следующий за луной.,
Осталось жить от силы часов двадцать,
Смогут ли видеть люди между твоих строк?
Смогут ли рассмотреть немой стон мечтательных оваций,
И протяжный, погубленный в душе, вой о том, как ты одинок?
Осень, чёрт, она мне кажется истеричной,
Красивой до одури, до коликов внизу живота:
С прокушенными губами, которые будут чуть шелушиться,
С коленями, что не смогут зажить до холодного утра.
И в ней загуляли наши истории – глупости.
В ней закрутились прокуренные слова,
В ней потерялись кусочки от лицемерной скупости,
В ней утонули алкогольно-блудливые вечера.
Все это в твоем полумертвом разуме,
Все что скопилось лишь там, грозясь вот-вот умереть.
И не сказать, что это вышло по чистой случайности:
Белый мой принц, ты сам решил как ангел, дотла догореть.
Я и позволил тебе стать моим на пару часов:
Лишь приоткрыл свою дверь, и ты зашел,
Словно давно заблудившийся и голодный кот,
Который мечтал не о том, что почувствовать тепла ток…
Нет, он мечтал в ногах своего хозяина найти прок.
Как и ты сейчас, смотря из-под лба на меня,
Высматривая в моем бледном, усталом лице милость.
И ты не нашел в нем желанный знак, только сырую унылость.
Хотя ведь странно, что ты вернулся сейчас,
Мой белый принц или ты все же выбрал другую роль?
Не важно сейчас, это все безразлично же для меня –
Ты по-прежнему у моих ног, пусть когда-то ты был королем проз.
Я вот только не могу понять, почему именно осень.
Почему та пора, которую ты любишь больше, чем жизнь всерьез?
Почему ты желаешь погибнуть в ней так скупо и просто, без собственных грез,
Словно просто закроешь за спиной сквозившую дверь и в спальню уйдешь?
Ты не ответишь, я знаю, мой глупый писака,
Будешь смотреть парой темных глаз на меня –
Тебе осталось жить от силы полутора часа.
Может хочешь чаю, а может меня?...
Смогут ли видеть люди между твоих строк?
Смогут ли рассмотреть немой стон мечтательных оваций,
И протяжный, погубленный в душе, вой о том, как ты одинок?
Осень, чёрт, она мне кажется истеричной,
Красивой до одури, до коликов внизу живота:
С прокушенными губами, которые будут чуть шелушиться,
С коленями, что не смогут зажить до холодного утра.
И в ней загуляли наши истории – глупости.
В ней закрутились прокуренные слова,
В ней потерялись кусочки от лицемерной скупости,
В ней утонули алкогольно-блудливые вечера.
Все это в твоем полумертвом разуме,
Все что скопилось лишь там, грозясь вот-вот умереть.
И не сказать, что это вышло по чистой случайности:
Белый мой принц, ты сам решил как ангел, дотла догореть.
Я и позволил тебе стать моим на пару часов:
Лишь приоткрыл свою дверь, и ты зашел,
Словно давно заблудившийся и голодный кот,
Который мечтал не о том, что почувствовать тепла ток…
Нет, он мечтал в ногах своего хозяина найти прок.
Как и ты сейчас, смотря из-под лба на меня,
Высматривая в моем бледном, усталом лице милость.
И ты не нашел в нем желанный знак, только сырую унылость.
Хотя ведь странно, что ты вернулся сейчас,
Мой белый принц или ты все же выбрал другую роль?
Не важно сейчас, это все безразлично же для меня –
Ты по-прежнему у моих ног, пусть когда-то ты был королем проз.
Я вот только не могу понять, почему именно осень.
Почему та пора, которую ты любишь больше, чем жизнь всерьез?
Почему ты желаешь погибнуть в ней так скупо и просто, без собственных грез,
Словно просто закроешь за спиной сквозившую дверь и в спальню уйдешь?
Ты не ответишь, я знаю, мой глупый писака,
Будешь смотреть парой темных глаз на меня –
Тебе осталось жить от силы полутора часа.
Может хочешь чаю, а может меня?...
© Cezei. 12 September, 2012.
